Суд над Бхагавад-гитой / Attempt to ban Bhagavad-gita

В. В. Ким

Некоторые аспекты формирования фанатизма:
на примере религий


Международный сборник научных трудов. Вып 10 / ВолгГТУ. - Волгоград, 2006, с. 29-35



Тоталитарные религии и связанный с ними фанатизм стали "визитной карточкой" нашего времени. Существует множество определений фанатизма, под которым мы понимаем психосоциальный феномен, основанный на существовании в сознании человека особой веры, направленной на определенный объект. История развития фанатизма дает нам множество примеров нетерпимости к представителям иной веры и идеологии. Однако, в замкнутых сообществах, особенно в период их становления, фанатизм

30
необходим. Он позволяет четко дифференцировать отношения "свой - чужой", расставить акценты и границы взаимодействий. Проникновение фанатизма в религию (и ее последующее оформление в идеологию) зачастую играло позитивную роль в формировании древних государственных объединений. Положительное влияние фанатизма в истории может быть описано на примере содержания текстов Ветхого Завета и Корана, где говорится о становлении иудейского и арабского обществ. В Библии перечислены. племена (народности) с языческой верой (в частности, хеттеи, амереи, хананеи и другие [2, с. 189]), против которых выступает Ветхий Завет. "А в городах сих народов, которых Господь ... дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию: хеттеев и амереев, и хананеев..., дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих..." [2, с. 189]. В этой фразе содержится не только опасение, что вера иудеев может поколебаться при знакомстве с языческими верованиями, что они могут "отпасть" от истинной веры, но и знак того, что иудаизм нашел свой механизм защиты веры. Все остальные верования объявляются неправильными, и в борьбе с ними отстаивается не только консолидирующееся общество, но и вера. Кроме того, вера иудеев; была не обычным верованием людей, решающим только духовные вопросы жизни, она несла в себе функцию объединения (на религиозной основе) племен в одно общество.


Целью становящейся религии было собирание племен (одной языковой группы), земель под своим знаменем, чему способствовало и возникновение фанатизма. Чтобы выполнить эту задачу - нужно было языческие племена либо привести в веру иудеев, либо уничтожить их. Вера иудеев выжила в противовес египетскому, римскому и иным влияниям, которым подвергался еврейский народ во времена своего формирования. Если бы иудеи позволили себе положительное восприятие иных верований, не отделяли бы свою веру от языческих представлений, не дифференцировали бы свой народ от римлян и иных племен, то произошла бы мирная ассимиляция на уровне веры и на уровне этноса, в итоге об иудаизме и евреях остались бы лишь упоминания в исторических хрониках. Египтяне и римляне, под чьей властью долгое время находились еврейские племена, пытались, навязать им свою веру, свое видение мира. Фанатизм, который проявили иудеи, стал своеобразным защитным механизмом для них. Они ревностно охраняли свои традиции, обычаи, свою веру от внешних посягательств, и, таким образом, сохранили свою целостность и культурную идентичность. Именно фанатичное слежение за чистотой веры, этноса и традиций помогает небольшим по численности народам выживать. Практически аналогичный процесс произошел с арабами в первых веках нашей эры. Многочисленные кочующие арабские племена, чтобы не раствориться в других народах, должны были объединиться не только по языковому признаку, но и по признаку веры (об этом речь пойдет ниже). Таким образом, для консолидирующихся обществ фанатизм несет в себе позитивную функцию, что при этом не отрицает и наличие в таком обществе негативного аспекта фанатизма.
31

Причиной и вместе с тем одним из аспектов фанатизма часто называют религиозное рвение, исступление, выражающееся, например, в крестовых походах, религиозных войнах и деятельности исламских террористов. Многие исследователи терроризма и экстремизма отмечают, что в самих канонических текстах заложен призыв к войне против инакомыслящих, неверных (инаковерящих). Считают, доказывая примерами из священных книг, что Библия и Коран содержат в себе принципы нетерпимого отношения к представителям иных вероисповеданий. С этой точкой зрения трудно согласиться, так как "Первые книги" заключают в себе основы мироустройства, правила поведения в обществе, нравственные нормы и прочее. Вместе с тем нельзя не признать, что религиозные идеи и институты сыграли большую роль в зарождении и распространении фанатизма. Их расширенное толкование в нужном (представителям власти, террористам и прочим) направлении, подбор цитат с определенной целью, позволяют трактовать практически любые отрывки из Библии и Корана в воинственном и непримиримом духе, агитируя их последователей в пользу нетерпимости к инакомыслию и инаковерию, призывая их к насильственному уничтожению оппонентов.


Ветхий Завет и Коран (основные книги иудеев и мусульман) содержат четко регламентированную систему правил, отступление от которых чревато не только забвением заветов Бога, но и вероотступничеством. Приверженцы иудаизма и ислама обязаны неукоснительно выполнять все предписанное Писанием и Кораном. Причем регламентация касается всех сторон человеческой жизни, отношений с другими людьми и даже жизни в потустороннем мире.


При сравнении Ветхого Завета и Корана обнаруживается много сходных моментов, нас же интересует образ Бога, дарующего людям веру. Священные книги представляют образ Бога (Аллаха у мусульман, Яхве у иудеев) - грозного, справедливого, мстительного и злопамятного. Это Бог -"ревнитель", как подчеркивается во многих местах Ветхого Завета [2, с. 32]; Бог, который не терпит поклонения иным божествам и даже призывает "сокрушать и разрушать столбы их" [2, с. 77]. Одна из главных заповедей Ветхого Завета звучит так: не поклоняйся иным богам, в мире есть только один Бог, это Бог истинный и лучший. Такой Бог "блюдет" своих почитателей и строго карает их за отступление от того, что написано в священном тексте. Причем и Яхве, и Аллах дают людям не только основные заповеди, уставы, которые они должны выполнять, но и расписывают все варианты поведения на все случаи жизни, которые только могут быть. В Библии и

32
Коране содержатся перечни преступлений, а также наказания, которые грозят человеку за них (к примеру, что положено за неумышленное убийство, кражу, злословие на родителей и т. д.). Если человек посмеет в чем-либо ослушаться Бога, он будет мстить. В Ветхом Завете есть такая фраза: "...поступайте так, как повелел вам Господь..., не уклоняйтесь ни направо, ни налево, ходите по тому пути, по которому повелел вам Господь..." [2, с. 175]; в этих словах заложен принцип абсолютного послушания заповедям и уставам Священного Писания, в которых нельзя усомниться и которым нужно следовать каждую минуту своей жизни. Такой подход приводит к тому, что человек, живущий под бдительным оком бога, не всегда выдерживает такого давления и стремится любым способом избежать его. При жесткой регламентации у человека наблюдаются следующие основные варианты поведения:


полное повиновение всем правилам без малейших сомнений в их истинности, основанное на традиции и авторитете предков. В этом случае человек подчиняется автоматически и мысль о неповиновении равна ослушанию заветов предков и Бога;
полное неприятие правил, поиск собственных регулятивов и оснований для жизни. Человек обладает способностью независимо мыслить и осмысленно выбирает среди различных этических систем наиболее подходящую для его мировоззрения;
формальное исполнение правил и норм человеком, который в душе -бунтарь и скептик, он способен критически осмысливать догмы и иногда способен на активные действия.


Каждый из этих вариантов поведения мог привести к появлению фанатизма в сознании человека. Например, абсолютное послушание ведет к некритическому восприятию любой информации, что при умелом манипулировании вызывает у человека фанатическое поведение. Второй вариант поведения в некоторых кризисных ситуациях приводит к появлению людей революционного типа, многие из которых являются фанатиками. Третий вариант поведения не так определенен в отношении фанатизма, вероятнее всего, такой человек становится фанатичным на небольшой промежуток времени, под влиянием заражения в толпе, но как только исчезает эффект толпы - наступает эффект "отрезвления", человек возвращается к нормальному состоянию. Четкое регулирование было функционально необходимо для сохранения единства общества и контроля над людьми. Чем сильнее регламентация общества, чем выше уровень его идеологизированности и/или религиозности, тем легче им управлять (хотя и здесь возникают некоторые подпольные течения, ереси и секты, выступающие против правящего режима).


33

Ветхий Завет с его жесткими регулятивами поведения в результате в какой-то степени привел к внешнему почитанию Бога, формальному исполнению заповедей иудеями. Слово и дело Бога остались лишь звуками, лишенными сакрального смысла, вера в них стала поверхностной и далекой от истинной (первоначальной) веры. В итоге на территории Римской империи стали появляться различные еретические учения, пытающиеся вернуть людям настоящую веру, показать им другой путь к спасению. Среди множества вариаций на эту тему появляется религиозное движение, проповедники которого формулируют и записывают текст Нового Завета, в котором зафиксированы основы христианства.


Ислам с момента своего возникновения играет огромную роль в арабских странах (во внутреннем и внешнеполитическом развитии), что не изменилось и по сей день. Видимо, на процветании ислама сказались не только нормы поведения, близкие к запросам мусульман, и не только язык Корана, понятный каждому, но и наличие в нем вербализованных желаний мусульман (быстрое достижение рая, простые способы его достижения, пути завоевания богатства, почитания и т. п.). К тому же, Коран отвечает психологическим особенностям арабов, их склонности к экзальтации, к бурному проявлению любых чувств и эмоций. Коран писался людьми, хорошо знакомыми с чаяниями и потребностями арабов. Регламентация, содержащаяся в сурах Корана, первоначально служила цели объединения арабов под одним флагом, и одним из путей ее достижения было формирование жесткой дисциплины. Послушание во всем и всегда - залог настоящего и будущего процветания государства и религии в исламе. Судя по многочисленным переводам и трактовкам Корана, вера в Аллаха также отрицает веру в иных богов, религиозный плюрализм и даже простое сосуществование других вер - это повод для недоверия.


Коран считается книгой, в которой заложены призывы к войне с неверными, призывы к фанатизму. Однако в нем сказано: "Не разрешил в религии Он принужденья" (256 суры 2) [3, с. 659], 'Терпимо отнесись к словам неверных и с честью отойди от них" (10 суры 73) [3, с. 600]. В Коране об отношении к инаковерующим есть такие строки: "...Но будь на то веление Аллаха, Он отнял бы и слух и зрение у них ..."[3, с. 29], отсюда видно, что кара за неверие в истинного бога - Аллаха налагается самим Аллахом, а не людьми. Изначально в священном тексте мусульман заложены основы веротерпимости, принципы ведения войны (не нападать первыми, отвечать силой только на нападение). "Сражайся за Господне дело лишь с тем, кто борется с тобой, дозволенного грань не преступай. Аллах не любит тех, кто преступает (пределы, установленные им)" [3, с. 54]. Если в нем и говорится о наказании неверных, то упоминается огонь, ад, способы, которыми их накажет Аллах. Но нет упоминания о правиле, в котором мусульманин должен взять в руки оружие и наказать неверного. Война против "неверных" может вестись только в случае, если враг угрожает и нападает первым. Если враг сдался, его нужно

34
помиловать. Если обратился в истинную веру - хорошо, нет - с ним разберется Аллах, когда наступит срок. Самое распространенное обвинение исламу в том, что Коран содержит призыв к священной войне - джихаду. Как и любое слово, оно содержит несколько значений и может быть переведено по-разному, чем и пользуются идеологи, трактуя его, как "священную войну" мусульман против представителей иных вероисповеданий. В одном из последних переводов Корана, одобренном многими главами мусульманских общин, содержится иная трактовка, "джихада". Иман В. Прохорова, хорошо владеющая арабским языком и вместе с тем знакомая не понаслышке с исламом и получившая священный сан, переводит "джихад" (как глагольную форму от слова "джихад" - "джихаду") таким образом: "прилагайте усердие, усилие; усердствуйте" [3, с. 734]. В тексте Корана это звучит так: "Усердствуйте на промысле Аллаха..." [3, с. 366], при таком переводе (такой трактовке) в Коране нет никаких призывов к войне с неверными, а говорится лишь об усердии на пути веры.


Одной из тенденций развития любой религии можно назвать обязательное распространение своего влияния на возможно большие территории, "духовное покорение" абсолютного большинства или даже обращение в веру всех людей, живущих на земле (как задача максимум). Религия для своего плодотворного существования должна получать "пищу", получать новых сторонников и последователей, которые будут нести дальше "слово" Бога, тем самым фактически и потенциально расширяется власть религиозной организации. И одним из способов такого увеличения количества единоверцев является духовное (но чаще всего физическое) завоевание инаковерящих (то есть "джихад", следуя пониманию его, как "священной войны", широко распространенной в СМИ и обществознании).


С точки зрения В. Прохоровой (несмотря на то, что в Коране нет призывов к войне), целью священной войны было не обращение неверных в ислам, а "принятие ими объективной реальности его существования" [3, i с. 659]. Таким образом, джихад (как деятельность по признанию ислама) признается, как объективный и исторический факт, имеющий место в религиозной истории ислама (чему есть многочисленные подтверждения). Но возникает вопрос, откуда берет свое начало принцип, осуществляемый многими террористическими организациями, если о нем нет речи в Коране, Священной книге мусульман? Судя по тексту Корана, в нем не содержатся призывы к войне с инакомыслящими и инаковерящими. При этом разночтения, которые существуют в различных переводах Корана, приводят к тому, что трактовки статей религиозного текста отдельными переводчиками идеологизированы. Выступления представителей власти мусульманских государств не могут обойтись без подкреплений статьями из Корана, которые трактуются с идеологически выгодных точек зрения. Правила и призывы Корана, который давно уже является настольной книгой мусульман, воспринимаются сознанием людей, как установки к действию. Это облегчает манипулирование людьми,



35

чьей настольной книгой является Коран и при этом отсутствуют навыки критического мышления. Им трудно отделить статью Корана от ее трактовки, чем иной раз и пользуются идеологи. Нужно оправдать войну с неверными - легко можно исказить смысл статьи Корана и трактовать ее в нужном духе, что и делали все сторонники войн, зачастую толкующие текст Корана как идеологический документ, служащий целям завоевания народов и территорий. Коран, подвергнутый идеологической обработке, в котором усиливаются насильственные аспекты (завоевание и уничтожение всего на своем пути) - творение не основателя ислама (Мухаммеда), а его последователей - идеологов, стремящихся к укреплению теократического государства. Выдержки из Корана становились лозунгами, призывающими к истреблению иноверцев, а с течением времени -и факторами появления фанатизма в сознании мусульман.


Религия, подвергшись идеологическому влиянию, сменившая свои приоритеты в вопросах веры на вопросы власти и богатства, в большинстве конфликтных ситуаций прибегает к фанатизму. Религиозные организации, утверждающие веру, в настоящее время в большинстве своем становятся идеологическими; религиозные догмы приобретают силу идеологических постулатов. Особенно это характерно для религиозно-экстремистских организаций (например, в фундаментализме), решающих под прикрытием веры экономические, политические и социальные проблемы. Адепты религиозных идеологий - потенциальные фанатики, готовые отдать свою жизнь во имя торжества идеи. Такие люди, фанатично преданные своему делу и своей идеологии, часто встречаются в экстремистских и террористических организациях. Их сознание и деятельность подчинены идеологии и проникнуты фанатизмом. Современный мир стал "ареной" для деятельности многочисленных фанатиков, которые широко используют насилие в своих целях, поэтому одной из первоочередных задач мирового развития становится проблема распознавания и сведения к минимуму экстремистского фанатизма.




БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК


1. Агрономов, А. И. Джихад: священная война мухаммедан. - М., 2002.
2. Библия. Ветхий Завет. Новый Завет. - М., 1976.
3. Коран. Перевод смыслов и комментарии иман В. Прохоровой - М., 2000.
http://ec-dejavu.ru/f-2/Fanaticism.html

Н.А.Бердяев

О фанатизме, ортодоксии и истине



От редакции:

публикуемая статья не вошла ни в одно из Собраний сочинений Н.А. Бердяева

и печатается в России впервые по изданию: Русские эаписки.1. Париж-Шанхай, 1937.



Тема о фанатизме, связанная с приверженностью к ортодоксальным учениям, очень актуальна. История ритмична, в ней огромную роль играет смена психических реакций. И мы вступаем в ритм, когда преобладает направленность к принудительному единству, к обязательной для всех ортодоксии, к порядку, подавляющему свободу. Это есть реакция против ХIХ века, против его свободолюбия и человечности. Вырабатывается массовая психология нетерпимости и фанатизма. При этом нарушается равновесие и человек допускает себя до маниакальной одержимости. Индивидуальный человек делается жертвой коллективных психозов. Происходит страшное сужение сознания, подавление и вытеснение многих существенных человеческих черт, всей сложности эмоциональной и интеллектуальной жизни человека. Единство достигается не через полноту, а через все большую и большую ущербленность. Нетерпимость имеет родство с ревностью. Ревность есть психоз, при котором теряется чувство реальностей. Душевная жизнь опрокидывается и фиксируется на одной точке, но та точка, на которой происходит фиксация, совсем не реально воспринимается.

Человек, в котором нетерпимость дошла до каления фанатизма, подобно ревнивцу, всюду видит лишь одно, лишь измену, лишь предательство, лишь нарушение верности единому, он подозрителен и мнителен, всюду открывает заговоры против излюбленной идеи, против предмета своей веры и любви. Человека фанатически нетерпимого, как и ревнивца, очень трудно вернуть к реальностям. Фанатик, одержимый манией преследования, видит вокруг козни диавола, но он всегда сам преследует, пытает и казнит. Человек, одержимый манией преследования, который чувствует себя окруженным врагами, - очень опасное существо, он всегда делается гонителем, он-то и преследует, а не его преследуют.

Фанатики, совершающие величайшие злодеяния, насилия и жестокости, всегда чувствуют себя окруженными опасностями, всегда испытывают страх. Человек всегда совершает насилия из страха. Аффект страха глубоко связан с фанатизмом и нетерпимостью. Излечение от страха и было бы излечением от фанатизма и нетерпимости. Фанатику диавол всегда кажется страшным и сильным, он верит в него более, чем в Бога. Фанатизм имеет религиозные истоки, но он легко переходит на сферу национальную и политическую. Национальный или политический фанатик также верит в диавола и его козни, хотя бы религиозная категория диавола была ему совершенно чужда. Против сил диавола всегда создается инквизиция или комитет общественного спасения, всесильная тайная полиция, чека. Эти страшные учреждения всегда создавались страхом диавола. Но диавол всегда оказывался сильнее, он проникал в эти учреждения и руководил ими.

Нет ничего страшнее страха. Духовное излечение от страха нужнее всего человеку. Нетерпимый фанатик совершает насилие, отлучает, сажает в тюрьмы и казнит, но он, в сущности, слабый, а не сильный, он подавлен страхом и сознание его страшно сужено, он меньше верит в Бога, чем терпимый. В известном смысле можно было бы сказать, что фанатическая вера есть слабость веры, безверие. Это вера отрицательная. Архимандрит Фотий эпохи Александра I верил главным образом в диавола и антихриста. Сила Бога представлялась ему ничтожной по сравнению с силой диавола. Инквизиция так же мало верит в силу христианской истины, как гепеу (ГПУ - главное политическое управление - Прим. ред.) мало верит в силу коммунистической истины. Фанатическая нетерпимость есть всегда глубокое неверие в человека, в образ Божий в человеке, неверие в силу истины, т.е., в конце концов, неверие в Бога. Ленин так же не верил в человека и в силу истины, как и Победоносцев: они одной расы. Человек, допустивший себя до одержимости идеей мировой опасности и мирового заговора масонов, евреев, иезуитов, большевиков или оккультного общества убийц, - перестает верить в Божью силу, в силу истины и полагается лишь на собственные насилия, жестокости и убийства. Такой человек есть, в сущности, предмет психопатологии и психоанализа.

Маниакальная идея, внушенная страхом, и есть самая большая опасность. Сейчас фанатизм, пафос общеобязательной ортодоксальной истины обнаруживают себя в фашизме, в коммунизме, в крайних формах религиозного догматизма и традиционализма. Фанатизм всегда делит мир и человечество на две части, на два враждебных лагеря. Это есть военное деление. Фанатизм не допускает сосуществования разных идей и миросозерцаний. Существует только враг. Силы враждебные унифицируются, представляются единым врагом. Это совершенно подобно тому, как если бы человек производил деление не на я и множество других я, а на я и не-я, причем не-я представлял себе единым существом. Это страшное упрощение облегчает борьбу.

Для коммунистов есть сейчас только один враг в мире - фашизм. Всякий противник коммунизма тем самым уже фашист. И наоборот. Для фашистов всякий противник фашизма тем самым уже коммунист. При этом количество фашистов и коммунистов в мире непомерно возрастает. Люди из вражды к коммунизму становятся на сторону фашизма и из вражды к фашизму - на сторону коммунизма. Объединение происходит по отношению к диаволу, который есть другая половина мира. Вам предлагают нелепый выбор между фашизмом и коммунизмом. Непонятно, почему я должен выбирать между двумя силами, которые одинаково отрицают достоинство человеческой личности и свободу духа, одинаково практикуют ложь и насилие, как способы борьбы. Ясно, что я должен стать на сторону какой-то третьей силы: так и делает во Франции течение, связанное с "Esprit" и "La Fleche", одинаково враждебное капитализму, фашизму и коммунизму. Фанатическая нетерпимость всегда ставит перед ложным выбором и производит ложное деление. Но интересно, что пафос фанатической нетерпимости в наше время есть результат не страстной веры и убежденности, а искусственного взвинчивания, часто стилизация и есть порождение коллективных внушений и демагогий. Есть, конечно, отдельные коммунисты и фашисты, верующие и убежденные до фанатизма, особенно среди русских коммунистов и немецких наци, менее среди итальянских фашистов, более скептических и подчиненных расчетливой политике. Но у коммунистической и фашистской массы никаких твердых и продуманных верований и убеждений нет. Эта масса стилизуется под фанатизм вследствие внушения и подражания, а часто и интереса.

Современный пафос нетерпимости очень отличается от средневекового; тогда действительно была глубокая вера. Средний человек нашего времени идей не имеет, он имеет инстинкты и аффекты. Нетерпимость его вызвана условиями войны и жаждой порядка. Он знает лишь истину, полезную для организации. Двучленное деление мира, вызванное требованиями войны, имеет свои неотвратимые последствия. Наша эпоха не знает критики и идейного спора и не знает борьбы идей. Она знает лишь обличения, отлучения и кары. Инакомыслящий рассматривается как преступник. С преступником не спорят. В сущности, нет больше идейных врагов, есть лишь враги военные, принадлежащие к враждебным державам. Спор есть терпимость, самый свирепый спорщик - терпимый человек, он допускает сосуществование иных идей, чем его идеи, он думает, что от столкновения идей может лучше раскрыться истина. Но сейчас в мире никакой идейной борьбы не происходит, происходит борьба интересов и кулаков. Коммунисты, фашисты, фанатики "ортодоксального" Православия, Католичества или Протестантизма ни с какими идеями не спорят, они отбрасывают противника в противоположный лагерь, на который наставляются пулеметы.

Пафос ортодоксальной доктрины, которая оказывается полезной для борьбы и для организации, ведет к полной потере интереса к мысли и к идеям, к познанию, к интеллектуальной культуре, и сравнение с средневековьем очень неблагоприятно для нашего времени. Никакого идейного творчества при этом не обнаруживается. В этом отношении наша нетерпимая эпоха поразительно бездарна и убога, в ней творческая мысль замирает, она паразитарно питается предшествующими эпохами. Мыслители наиболее влиятельные в современной Европе, - как Маркс, Ницше, Киркегардт, - принадлежат тому ХIХ веку, против которого сейчас происходит реакция. Единственная область, в которой обнаруживается головокружительное творчество, есть область технических открытий. Мы живем под знаком социальности, и в этой области происходит много положительного, но никаких социальных идей, социальных теорий сейчас не создается, все они принадлежат ХIХ веку. Марксизм, прудонизм, синдикализм, даже расизм, - все порождение мысли ХIХ века. Главное преимущество нынешнего века в том, что он более обращен к реальностям, разоблачает реальности. Но, разоблачая старых идолов, новый век создает новых идолов.

Для фанатика не существует многообразного мира. Это человек, одержимый одним. У него беспощадное и злое отношение ко всему и всем кроме одного. Психологически фанатизм связан с идеей спасения или гибели. Именно эта идея фанатизирует душу. Есть единое, которое спасает, все остальное губит. Поэтому нужно целиком отдаться этому единому и беспощадно истреблять все остальное, весь множественный мир, грозящий погибелью. С гибелью, связанной с множественным миром, связан и аффект страха, который всегда есть в подпочве фанатизма.

Инквизиторы бывали совершенно убеждены, что совершаемые ими жестокости, пытки, сжигания на кострах и прочее есть проявление человеколюбия. Они боролись против гибели за спасение, охраняли души от соблазна ересей, грозивших гибелью. Лучше причинить краткие страдания в земной жизни, чем гибель для многих в вечности. Торквемада был бескорыстный, отрешенный человек, он ничего не желал для себя, он весь отдавался своей идее, своей вере; истязая людей, он служил своему Богу, он все делал исключительно во славу Божью, в нем была даже мягкость, он ни к кому не испытывал злобы и вражды, он был в своем роде "хороший" человек. Я убежден, что таким же "хорошим" человеком, убежденным верующим, бескорыстным, был и Дзержинский, который ведь в молодости был страстно верующим католиком и хотел стать монахом. Это интересная психологическая проблема.

Верующий, бескорыстный, идейный человек может быть изувером, совершать величайшие жестокости. Отдать себя без остатка Богу или идее, заменяющей Бога, минуя человека, превратить человека в средство и орудие для славы Божьей или для реализации идеи - значит, стать фанатиком, изувером и даже извергом. Именно Евангелие открыло людям, что нельзя строить своего отношения к Богу без отношения к человеку. Если фарисеи ставили субботу выше человека и были обличаемы Христом, то и всякий человек, который поставил отвлеченную идею выше человека, исповедует религию субботы, отвергнутую Христом. При этом все равно, будет ли это идея церковной ортодоксии, государственности и национализма или идея революции и социализма.

Человек, помешанный на отыскании и обличении ересей, на отлучении и преследовании еретиков, есть человек давно обличенный и осужденный Христом, хотя он этого не замечает. Патологическая ненависть к ереси есть одержимость "идеей", которая поставлена выше человека. Но все ортодоксальные доктрины мира есть ничто по сравнению с последним из людей и его судьбой. Человек есть образ и подобие Божье. Всякая же система идей есть порождение человеческой мысли или безмыслия. Человек не спасается и не гибнет от того, что придерживается какой-либо системы идей. Единственная настоящая ересь есть ересь жизни.

Обличители и гонители ересей как раз и бывали еретиками жизни, еретиками в отношении к живому человеку, к милосердию и любви. Все инквизиторы были еретиками жизни, они были изменниками жизненному догмату о человеке. Кирилл Александрийский был более еретиком жизни, чем обличаемые им еретики. За обличениями еретиков всегда скрыта греховная похоть власти, воля к могуществу.

Патологическая одержимость идеей спасения и гибели, от которой следовало бы лечиться, может быть перенесена и на социальную сферу. Тогда эта паническая идея порождает революционный фанатизм и создает политические инквизиционные учреждения. Нетерпимость и инквизиция оправдываются грозящей социальной гибелью. Так московские процессы коммунистов очень напоминают процессы ведьм. И здесь, и там обвиняемые сознаются в преступных сношениях с диаволом. Человеческая психика мало меняется. В сущности, фанатизм всегда носит социальный характер. Человек не может быть фанатиком, когда он поставлен перед Богом, он делается фанатиком, лишь когда он поставлен перед другими людьми.

Фанатик всегда нуждается во враге, всегда должен кого-либо казнить. Ортодоксальные догматические формулы образованы не по отношению к Богу, а по отношению к другим людям, они образовались потому, что возникли еретические мнения. Фанатизм всегда означает социальное принуждение. Или он может принимать формы самосжигания, - как, например, в крайних течениях русского раскола, но и в этом случае он тоже означает социальное принуждение с обратным знаком. Фанатизм крайней ортодоксии в религии носит сектантский характер. Чувство удовлетворения от принадлежности к кругу избранных есть сектантское чувство. Фанатизм очень накаляет волю и организовывает для борьбы, для причинения мучений и для перенесения мучений. У самого мягкого, кроткого фанатика, сознающего себя человеколюбцем, заботящимся о спасении душ и обществ, есть элемент садизма. Фанатизм всегда связан с явлением мучительства. Идеологически фанатизм всегда есть исступление ортодоксии.

Категория ортодоксии, противополагаемой ереси, применяется сейчас к типам мышления, ничего общего не имеющего с религией, - например, к марксизму; но она религиозного происхождения. Хотя она религиозного происхождения, но все же есть прежде всего явление социальное и означает господство коллектива над личностью. Ортодоксия есть умственная организация коллектива и означает экстерриоризацию сознания и совести. Ортодоксия утверждает себя в противоположности ереси. Еретик есть человек, мыслящий не в согласии с умственной организацией коллектива. Люди, почитающие себя ортодоксальными по преимуществу и обличающие еретиков, т.е. инакомыслящих, любят говорить, что они защищают истину и истину ставят выше свободы. Это есть самое большое заблуждение и самообольщение ортодоксов.

Пафос ортодоксии, питающий фанатизм, ничего общего не имеет с пафосом истины, он как раз ему противоположен. Ортодоксия образуется вокруг темы спасения и гибели, ортодоксы сами испуганы и пугают других. Истина же не знает страха. Именно хранители ортодоксии более всего искажали истину и боялись ее. Хранители религиозной ортодоксии искажали историю. Хранители марксистской или расистской ортодоксии также искажают историю. Эти люди всегда создают злостные легенды о враждебной им силе. Истина подменяется пользой, интересами организованного порядка.

Человек, фанатизированный какой-либо идеей, как единоспасающей, не может искать истины. Искание истины предполагает свободу. Истины нет вне свободы, истина дается лишь свободе. Вне свободы есть лишь польза, а не истина, лишь интересы власти. Фанатик какой-либо ортодоксии ищет власти, а не истины. Истина не дана готовой и не воспринимается пассивно человеком, она есть бесконечное задание. Истина не падает сверху на человека, как какая-то вещь. И откровение истины нельзя понимать наивно-реалистически. Истина есть также путь и жизнь, духовная жизнь человека. Духовная же жизнь есть свобода, и ее нет вне свободы.

Фанатики ортодоксии, в сущности, не знают истины, ибо не знают свободы, не знают духовной жизни. Фанатики ортодоксии думают, что они люди смиренные, ибо послушны истине церковной, и обвиняют других в гордости. Но это страшное заблуждение и самообольщение. Пусть в Церкви заключается полнота истины. Но почему ортодокс воображает, что именно он обладает этой истиной Церкви, именно он ее знает? Почему именно ему дан этот дар окончательного различения церковной истины от ереси, почему именно он оказывается этим избранником? Это есть гордость и самомнение, и нет более гордых и самомнящих людей, чем хранители ортодоксии. Они отождествляют себя с церковной истиной. Существует ортодоксальная церковная истина. Но вот, может быть, ты, фанатик ортодоксии, ее не знаешь, ты знаешь лишь осколки ее вследствие своей ограниченности, сердечной окаменелости, своей нечуткости, своей приверженности форме и закону, отсутствию даровитости и благостности.

Человек, допустивший себя до фанатической одержимости, никогда не предполагает такой возможности о себе. Он, конечно, готов признавать себя грешником, но никогда не признает себя находящимся в заблуждении, в самообмане, в самодовольстве. Поэтому он считает возможным при всей своей грешности пытать и гнать других. Фанатик сознает себя верующим. Но, может быть, вера его не имеет никакого отношения к истине. Истина есть прежде всего выход из себя, фанатик же выйти из себя не может. Он выходит из себя только в злобе против других, но это не есть выход к другим и другому.

Фанатик - эгоцентрик. Вера фанатика, его беззаветная и бескорыстная преданность идее нисколько не помогает ему преодолеть эгоцентризм. Аскеза фанатика (а фанатики часто бывают аскетами) нисколько не побеждает поглощенности собой, нисколько не обращает его к реальностям. Фанатик какой-либо ортодоксии отождествляет свою идею, свою истину с собой. Он и есть эта идея, эта истина. Ортодоксия - это он. В конце концов это всегда оказывается единственным критерием ортодоксии.

Фанатик ортодоксии может быть крайним приверженцем принципа авторитета. Но он всегда незаметно отождествляет авторитет с собою и никакому несогласному с ним авторитету никогда не подчинится. Склонность к авторитету в нашу эпоху носит именно такой характер. Авторитарно настроенная молодежь никаких авторитетов над собой не признает, она себя сознает носительницей авторитета. Ультраправославно настроенная молодежь, которая не любит свободы и обличает ереси, себя почитает носительницей Православия. Это есть пример того, насколько идея авторитета противоречива и несостоятельна. Авторитет на практике никогда не стесняет его фанатических приверженцев, он стесняет других, их противников, и насилует их. В сущности, никто никогда не подчинялся авторитету, если считал его несогласным с его пониманием истины. Исповедание какой-либо крайней ортодоксии, какой-либо тоталитарной системы всегда означает желание принадлежать к кругу избранных, носителей истинного учения. Это льстит гордости и самомнению людей. По сравнению с этим свободолюбие означает скромность.

Очень приятно и лестно почитать себя единственным знающим, что такое истинное Православие или истинный марксизм-ленинизм (психология та же). Робеспьер беззаветно любил республиканскую добродетель, он был самый добродетельный человек в революционной Франции и даже единственный добродетельный. Он отождествил себя с республиканской добродетелью, с идеей революции. Это был законченный тип эгоцентрика. Вот это помешательство на добродетели, это отождествление себя с ней и было в нем самое отвратительное. Порочный Дантон был в тысячу раз лучше и человечнее.

Эгоцентризм фанатика какой-либо идеи, какого-либо учения выражается в том, что он не видит человеческой личности, невнимателен к личному человеческому пути, он не может установить никакого отношения к миру личностей, к живому, конкретному человеческому миру. Фанатик знает лишь идею, но не знает человека, не знает человека и тогда, когда борется за идею человека. Но он не воспринимает и мира идей иных, чем его собственные, неспособен войти в общение идей. Он обыкновенно ничего не понимает и не может понять; именно эгоцентризм лишает его способности понимания. Он совсем не хочет убедить в истинности чего-либо, он совсем не интересуется истиной. Интерес к истине выводит из замкнутого круга эгоцентризма. Эгоцентризм совсем не то же самое, что эгоизм.

Эгоист в житейском смысле слова все же может выйти из себя, обратить внимание на других людей, заинтересоваться миром чужих идей. Но фанатик-эгоцентрик, бескорыстный, аскетический, беззаветно преданный какой-либо идее, - совсем не может, идея центрирует его на самом себе. Для нашей смутной эпохи характерны не только вспышки фанатизма, но и стилизация фанатизма. Современные люди совсем не так фанатичны и совсем не так привержены ортодоксальным учениям, как это может казаться. Они хотят казаться фанатиками, имитируют фанатизм, произносят слова фанатиков, делают насилующие жесты фанатиков. Но слишком чисто это лишь прикрывает внутреннюю пустоту. Имитация и стилизация фанатизма есть лишь один из способов заполнения пустоты. Это означает также творческое бессилие, неспособность на мысли. Претендующие на знание ортодоксальной истины находятся в состоянии безмыслия. Любовь к мысли, к познанию есть также любовь к критике, к диалогическому развитию, любовь к чужой мысли, а не только к своей.

Фанатической нетерпимости противополагают терпимость. Но терпимость есть сложный феномен. Терпимость может быть результатом безразличия, равнодушия к истине, не различения добра и зла. Это есть теплопрохладная, либеральная терпимость, и не ее нужно противополагать фанатизму. Возможна страстная любовь к свободе и к истине, пламенная приверженность идее, но - при огромном внимании к человеку, к человеческому пути, к человеческому исканию истины. Свобода может быть понята как неотрывная часть самой истины. И не все человек должен терпеть. К современной нетерпимости, фанатизму, к современной ортодоксомании совсем не нужно относиться терпимо, наоборот, нужно относиться нетерпимо. И врагам свободы совсем не нужно давать безграничной свободы. В известном смысле нам нужна диктатура реальной свободы. Современные же диктатуры во всех их формах покоятся на душевном фундаменте, который обнаруживает тяжкое душевное заболевание. Нужен курс духовного лечения.



Публикация А.Н.Богословского





© "Человек", № 9, 1997 г.

http://yro.narod.ru/bibliotheca/Berdiaev.htm

Священник Георгий (Чистяков):

«Философские и психологические основы фанатизма»



С проявлением фанатизма можно столкнуться практически во всех религиях. Возникает вопрос, что такое фанатизм. Представители различных конфессий часто стараются подчеркнуть, что фанатизм - это нечто особенное, не имеющее отношения к религии. Верится с трудом, поскольку история религии во все века была связана с историей фанатизма. Вольтер говорил о фанатизме как об извращенном ребенке религии, и, скорее всего, на этом определении стоит остановиться. Хотя можно, воспользовавшись образом Шварца, сказать, что фанатизм - это тень религии. Может быть, фанатизм - это плод манипулирования сознанием масс в тех или иных политических целях. Например, в Средние века Ян Гус, которого сжигали на костре, увидел в фанатизме окружавшей его толпы плод манипулирования ее сознанием. Заметив старушку, подбрасывающую хворост в его костер, он воскликнул: «Святая простота!» - имея в виду, что старушка думала, будто делает нечто хорошее.



Но опыт показывает, что фанатизм не навязывается сверху, он возникает изнутри и этим страшен. Идея Варфоломеевской ночи вызрела в ремесленных цехах тогдашнего Парижа. Ремесленники, которые в обычное время выступали в роли хоругвеносцев - носили хоругви и различные святыни во время религиозных процессов, - стали той питательной средой, в которой возникла идея убивать гугенотов, и они же претворяли эту идею в жизнь. Поэтому, видимо, можно говорить о корпоративной природе фанатизма.

Но мы пока так и не дали определения фанатизма. Для Белля, например, это любая первобытная форма религии. Дикари, которые приносили жертвы в лесах далекого прошлого - они и были фанатиками. Соврешенно иное определение в «Философском словаре» дает Вольтер: суть фанатизма заключается в том, что фанатик, отстаивая ту ортодоксию, хранителем которой он себя считает, готов казнить и убивать. Это, наверно, максимально жесткое определение. Фанат - далеко не всякий защитник ортодоксии, далеко не всякий фундаменталист. Фанатизм начинается там, где у человека появляется желание гнать, казнить, убивать несогласных. Это очень важно понять, потому что во времена Советской власти, например, к фанатикам причисляли таких мирных людей, как Сергий Радонежский или Серафим Саровский.

С другой стороны, слова «фанатик», «фанатизм» - это ярлыки, потому что сам про себя человек не скажет: «Я - фанатик». Это термин, который употребляется только по отношению к другому. И не употребляется по отношению к тому, кого мы понимаем. Определить фанатизм по-настоящему, всерьез не так-то просто. Кто такой вообще фанатик? Может, это маска на манер античных? Когда мы говорим о фанатизме, нужно быть очень осторожными и не зачислять в фанатики всех без разбора.

Поскольку самоидентификация фанатика исключена, приходится анализировать со стороны. Допустим, греки не были фанатиками, потому что, приходя в другие страны, они узнавали в чужих богах своих богов. У греков не было Священного Писания, греки охотно - как позже и римляне - принимали культы других народов, других религий. В античном Риме были храмы всех религий. И воспринималось это абсолютно адекватно. Христианство с самого начала воспринимается как истина в конечной инстанции, и поэтому почти непременно тенью христианства становится фанатизм - тот фанатизм, который проявился в инквизиционных процессах, в сожжении книг античных авторов. Почему греческие поэты 7-8 веков до н.э. дошли до нас только в цитатах поздних авторов? Потому что их книги были сожжены. С этого начинается история христианства как государственной религии. Следует подчеркнуть, что сначала, пока христиан не поддерживало государство, пока императоры не были христианами, фанатизма не было. Значит, еще одна характеристика фанатизма - зарождаясь где-то внутри массы, он обязательно поддерживается сверху.

Вольтер призывал разделять понятия «фанатик» и «энтузиаст». В частности, Игнатия Лойолу он относил к энтузиастам. Святой Игнатий не стриг ногти и волосы, не спал месяцами, но он никого не убивал и никого не призывал делать это. Поэтому Вольтер, который очень не любил Лойолу как выразителя католических идей, подчеркивал, что Лойола - энтузиаст, а не фанатик. Фанатик - это тот московский священник, который прислал учительнице своего ребенка письмо, известив ее о том, что он запретил своей дочке учить по-английски текст о Дне Святого Валентина, потому что этот день пропагандирует проституцию, праздник этот нехристианский и т.д. Фанатик обычно ограничивается тем, что распространяет взгляды подобного рода, но когда эти взгляды укореняются в больной голове, случаются беды.

Фанатическая масса очень легко либо выдвигает из своих рядов вождя, либо идет за вождем, что можно увидеть на примере Германии и Гитлера. Бывают и фанатики-одиночки, не нашедшие активных сторонников.

Фанатик концентрируется на образе врага, его мышление трансформируется, поэтому игры в разжигание фанатизма опасны.

На последних Рождественских чтениях митрополит Кирилл, рассуждая об обострении отношений между Русской православной церковью и Римско-католической церковью, сказал, что когда используются трудности страны, чтобы закрепиться в ней - это духовная агрессия. По словам митрополита Кирилла, после утверждения епархии католики стали претендовать на создание поместной католической церкви в России. Это означает, что вся Россия стала «их» территорией. Разумеется, учившийся в Риме, достаточно образованный и широко мыслящий митрополит Кирилл так не думает. Он знает, что весьма малочисленные в России католики никакого реального влияния на религиозную ситуацию не имеют. Аналитика свидетельствует - никакой католической угрозы не существует. Тогда почему же митрополит Кирилл говорит о ней? Митрополит известен в церковных кругах как западник, как либерал - именно за это его и не любят. Но сегодня, когда возникает вопрос о том, кто будет следующим патриархом, митрополиту необходимо заручиться поддержкой большинства, поэтому он разыгрывает антикатолическую карту: встречается со священниками и с мирянами, настроенными против католиков, считающими католиков врагами христианства, и т.д., что очень плохо согласуется с регулярными встречами патриарха с католическими епископами, которых патриарх называет братьями. Понятно, что есть цивилизованная политика, которую проводит Московская Патриархия, есть нецивилизованный взгляд темной массы и есть игра на фанатизме. Думается, митрополит Кирилл играет в очень опасные игры, потому что искра ненависти может вызвать большой пожар, о чем мы знаем на примере погромов в синагогах и протестантских храмах.

Католики в глазах мрачно настроенного православного человека - это страшные враги, от которых исходит опасность. Это хорошая иллюстрация к тому, что фанатизм вообще склонен демонизировать врага, видеть во враге такую угрозу, перед которой можно испытывать только иррациональный страх и которой надо сопротивляться всеми силами. Наверное, именно поэтому фанатик практически всегда становится некрофилом (если использовать этот термин по Фромму) и стремится живое превратить в неживое, убить, запретить, растоптать, закрыть и т.д. Не случайно же сегодня в среде духовенства и мирян очень популярна идея канонизации Григория Распутина.

Для фанатика очень привлекательна идея превращения человека в труп, поэтому надо запрещать, гнать, казнить. Если невозможно казнить физически - надо казнить морально. Фанатик очень любит убивать словами - убивать в действительности, реально. У фанатика идея «иметь», «господствовать» доминирует над «быть» - опять же по Фромму. Фромм пишет и о том, что фанатику свойственно идеализировать прошлое и жить прошлым, и это действительно характерно для наших фанатиков, которые говорят, что вся правда - в прошлом, прошлое - это идеал, и т.д. Фанатик горит ненавистью, причем эта ненависть поэтизируется и возводится в ранг святого чувства, в его идеологии нет ни любви к жизни, ни радости, ни стремления к созерцанию.

Как и что мы можем ответить людям, которые исповедуют такие взгляды? Нельзя закрывать глаза на то, что и среди православных в России, и среди мусульман, и среди других конфессий есть фанатики. В некоторых случаях это маргиналы, но сегодняшние маргиналы завтра могут превратиться в достаточно консолидированную силу. Мой приятель - Альбрехт Диле, немецкий историк и филолог, занимающийся классической древностью, сын лютеранского пастора, умершего в конце 1930-х годов, рассказывал, что его родители смеялись над Гитлером, пока тот не пришел к власти. Мы знаем, что из этого вышло. Поэтому фанатический маргиналитет - это явление, которое приходится принимать во внимание, о котором необходимо говорить и задумываться.

Бацилла фанатизма очень легко распространяется в религии, когда религия чувствует поддержку со стороны. В независимой религиозности практически не бывает фанатизма.

Что делать? Во-первых, конечно, необходимо просвещение. Около десяти лет назад в Москве был создан Свято-Тихоновский православный институт, студенты которого не ищут врага, а изучают библейские языки, изучают другие древневосточные языки библейского ареала, типа арамейского, древнеегипетского и т.д., и учатся по-настоящему хорошо и по-настоящему серьезно. Просвещение - это очень важный компонент в преодолении фанатизма. Во-вторых, проповедь биофильского, используя термин Фромма, христианства. Когда человек начинает жить в измерении встречи с богом, тогда вся шелуха, которая делает религию идеологией, а верующего человека - носителем этой идеологии и очень часто фанатиком, сама собою отпадает.

Огромный опыт для православия - это опыт существования православия в изгнании. Это православие, не зависимое от власти: власть его не гнала, власть его не давила, власть его не использовала, как это было в советские времена, власть его не пыталась использовать и возвысить, как это часто происходит сейчас, - оно развивалось абсолютно независимо, и в нем нота фанатизма отсутствует начисто.

Я подчеркиваю, завершая, что религиозность, свободная от опеки власти, как правило, не может быть фанатичной. Это еще один существенный компонент. Фанатизм, вырастая в какой-то темной массе непросвещенного населения, всегда опирается на поддержку силы.



Источник: tolerance.ru



© Интернет-портал «Credo.ru», 25.06.2007 г.

http://yro.narod.ru/bibliotheca/Religioved/fanatizm/fanatizm.htm

BG 2.1: Sañjaya said: Seeing Arjuna full of compassion, his mind depressed, his eyes full of tears, Madhusūdana, Kṛṣṇa, spoke the following words.

BG 2.2: The Supreme Personality of Godhead said: My dear Arjuna, how have these impurities come upon you? They are not at all befitting a man who knows the value of life. They lead not to higher planets but to infamy.

BG 2.3: O son of Pṛthā, do not yield to this degrading impotence. It does not become you. Give up such petty weakness of heart and arise, O chastiser of the enemy.

BG 2.4: Arjuna said: O killer of enemies, O killer of Madhu, how can I counterattack with arrows in battle men like Bhīṣma and Droṇa, who are worthy of my worship?

BG 2.5: It would be better to live in this world by begging than to live at the cost of the lives of great souls who are my teachers. Even though desiring worldly gain, they are superiors. If they are killed, everything we enjoy will be tainted with blood.

BG 2.6: Nor do we know which is better — conquering them or being conquered by them. If we killed the sons of Dhṛtarāṣṭra, we should not care to live. Yet they are now standing before us on the battlefield.

BG 2.7: Now I am confused about my duty and have lost all composure because of miserly weakness. In this condition I am asking You to tell me for certain what is best for me. Now I am Your disciple, and a soul surrendered unto You. Please instruct me.

BG 2.8: I can find no means to drive away this grief which is drying up my senses. I will not be able to dispel it even if I win a prosperous, unrivaled kingdom on earth with sovereignty like the demigods in heaven.

BG 2.9: Sañjaya said: Having spoken thus, Arjuna, chastiser of enemies, told Kṛṣṇa, "Govinda, I shall not fight," and fell silent.

BG 2.10: O descendant of Bharata, at that time Kṛṣṇa, smiling, in the midst of both the armies, spoke the following words to the grief-stricken Arjuna.

BG 2.11: The Supreme Personality of Godhead said: While speaking learned words, you are mourning for what is not worthy of grief. Those who are wise lament neither for the living nor for the dead.

BG 2.12: Never was there a time when I did not exist, nor you, nor all these kings; nor in the future shall any of us cease to be.

BG 2.13: As the embodied soul continuously passes, in this body, from boyhood to youth to old age, the soul similarly passes into another body at death. A sober person is not bewildered by such a change.

BG 2.14: O son of Kuntī, the nonpermanent appearance of happiness and distress, and their disappearance in due course, are like the appearance and disappearance of winter and summer seasons. They arise from sense perception, O scion of Bharata, and one must learn to tolerate them without being disturbed.

BG 2.15: O best among men [Arjuna], the person who is not disturbed by happiness and distress and is steady in both is certainly eligible for liberation.

BG 2.16: Those who are seers of the truth have concluded that of the nonexistent [the material body] there is no endurance and of the eternal [the soul] there is no change. This they have concluded by studying the nature of both.

BG 2.17: That which pervades the entire body you should know to be indestructible. No one is able to destroy that imperishable soul.

BG 2.18: The material body of the indestructible, immeasurable and eternal living entity is sure to come to an end; therefore, fight, O descendant of Bharata.

BG 2.19: Neither he who thinks the living entity the slayer nor he who thinks it slain is in knowledge, for the self slays not nor is slain.

BG 2.20: For the soul there is neither birth nor death at any time. He has not come into being, does not come into being, and will not come into being. He is unborn, eternal, ever-existing and primeval. He is not slain when the body is slain.

BG 2.21: O Pārtha, how can a person who knows that the soul is indestructible, eternal, unborn and immutable kill anyone or cause anyone to kill?

BG 2.22: As a person puts on new garments, giving up old ones, the soul similarly accepts new material bodies, giving up the old and useless ones.

BG 2.23: The soul can never be cut to pieces by any weapon, nor burned by fire, nor moistened by water, nor withered by the wind.

BG 2.24: This individual soul is unbreakable and insoluble, and can be neither burned nor dried. He is everlasting, present everywhere, unchangeable, immovable and eternally the same.

BG 2.25: It is said that the soul is invisible, inconceivable and immutable. Knowing this, you should not grieve for the body.

BG 2.26: If, however, you think that the soul [or the symptoms of life] is always born and dies forever, you still have no reason to lament, O mighty-armed.

BG 2.27: One who has taken his birth is sure to die, and after death one is sure to take birth again. Therefore, in the unavoidable discharge of your duty, you should not lament.

BG 2.28: All created beings are unmanifest in their beginning, manifest in their interim state, and unmanifest again when annihilated. So what need is there for lamentation?

BG 2.29: Some look on the soul as amazing, some describe him as amazing, and some hear of him as amazing, while others, even after hearing about him, cannot understand him at all.

BG 2.30: O descendant of Bharata, he who dwells in the body can never be slain. Therefore you need not grieve for any living being.

BG 2.31: Considering your specific duty as a kṣatriya, you should know that there is no better engagement for you than fighting on religious principles; and so there is no need for hesitation.

BG 2.32: O Pārtha, happy are the kṣatriyas to whom such fighting opportunities come unsought, opening for them the doors of the heavenly planets.

BG 2.33: If, however, you do not perform your religious duty of fighting, then you will certainly incur sins for neglecting your duties and thus lose your reputation as a fighter.

BG 2.34: People will always speak of your infamy, and for a respectable person, dishonor is worse than death.

BG 2.35: The great generals who have highly esteemed your name and fame will think that you have left the battlefield out of fear only, and thus they will consider you insignificant.

BG 2.36: Your enemies will describe you in many unkind words and scorn your ability. What could be more painful for you?

BG 2.37: O son of Kuntī, either you will be killed on the battlefield and attain the heavenly planets, or you will conquer and enjoy the earthly kingdom. Therefore, get up with determination and fight.

BG 2.38: Do thou fight for the sake of fighting, without considering happiness or distress, loss or gain, victory or defeat — and by so doing you shall never incur sin.

BG 2.39: Thus far I have described this knowledge to you through analytical study. Now listen as I explain it in terms of working without fruitive results. O son of Pṛthā, when you act in such knowledge you can free yourself from the bondage of works.

BG 2.40: In this endeavor there is no loss or diminution, and a little advancement on this path can protect one from the most dangerous type of fear.

BG 2.41: Those who are on this path are resolute in purpose, and their aim is one. O beloved child of the Kurus, the intelligence of those who are irresolute is many-branched.

BG 2.42-43: Men of small knowledge are very much attached to the flowery words of the Vedas, which recommend various fruitive activities for elevation to heavenly planets, resultant good birth, power, and so forth. Being desirous of sense gratification and opulent life, they say that there is nothing more than this.

BG 2.44: In the minds of those who are too attached to sense enjoyment and material opulence, and who are bewildered by such things, the resolute determination for devotional service to the Supreme Lord does not take place.

BG 2.45: The Vedas deal mainly with the subject of the three modes of material nature. O Arjuna, become transcendental to these three modes. Be free from all dualities and from all anxieties for gain and safety, and be established in the self.

BG 2.46: All purposes served by a small well can at once be served by a great reservoir of water. Similarly, all the purposes of the Vedas can be served to one who knows the purpose behind them.

BG 2.47: You have a right to perform your prescribed duty, but you are not entitled to the fruits of action. Never consider yourself the cause of the results of your activities, and never be attached to not doing your duty.

BG 2.48: Perform your duty equipoised, O Arjuna, abandoning all attachment to success or failure. Such equanimity is called yoga.

BG 2.49: O Dhanañjaya, keep all abominable activities far distant by devotional service, and in that consciousness surrender unto the Lord. Those who want to enjoy the fruits of their work are misers.

BG 2.50: A man engaged in devotional service rids himself of both good and bad actions even in this life. Therefore strive for yoga, which is the art of all work.

BG 2.51: By thus engaging in devotional service to the Lord, great sages or devotees free themselves from the results of work in the material world. In this way they become free from the cycle of birth and death and attain the state beyond all miseries [by going back to Godhead].

BG 2.52: When your intelligence has passed out of the dense forest of delusion, you shall become indifferent to all that has been heard and all that is to be heard.

BG 2.53: When your mind is no longer disturbed by the flowery language of the Vedas, and when it remains fixed in the trance of self-realization, then you will have attained the divine consciousness.

BG 2.54: Arjuna said: O Kṛṣṇa, what are the symptoms of one whose consciousness is thus merged in transcendence? How does he speak, and what is his language? How does he sit, and how does he walk?

BG 2.55: The Supreme Personality of Godhead said: O Pārtha, when a man gives up all varieties of desire for sense gratification, which arise from mental concoction, and when his mind, thus purified, finds satisfaction in the self alone, then he is said to be in pure transcendental consciousness.

BG 2.56: One who is not disturbed in mind even amidst the threefold miseries or elated when there is happiness, and who is free from attachment, fear and anger, is called a sage of steady mind.

BG 2.57: In the material world, one who is unaffected by whatever good or evil he may obtain, neither praising it nor despising it, is firmly fixed in perfect knowledge.

BG 2.58: One who is able to withdraw his senses from sense objects, as the tortoise draws its limbs within the shell, is firmly fixed in perfect consciousness.

BG 2.59: The embodied soul may be restricted from sense enjoyment, though the taste for sense objects remains. But, ceasing such engagements by experiencing a higher taste, he is fixed in consciousness.

BG 2.60: The senses are so strong and impetuous, O Arjuna, that they forcibly carry away the mind even of a man of discrimination who is endeavoring to control them.

BG 2.61: One who restrains his senses, keeping them under full control, and fixes his consciousness upon Me, is known as a man of steady intelligence.

BG 2.62: While contemplating the objects of the senses, a person develops attachment for them, and from such attachment lust develops, and from lust anger arises.

BG 2.63: From anger, complete delusion arises, and from delusion bewilderment of memory. When memory is bewildered, intelligence is lost, and when intelligence is lost one falls down again into the material pool.

BG 2.64: But a person free from all attachment and aversion and able to control his senses through regulative principles of freedom can obtain the complete mercy of the Lord.

BG 2.65: For one thus satisfied [in Kṛṣṇa consciousness], the threefold miseries of material existence exist no longer; in such satisfied consciousness, one's intelligence is soon well established.

BG 2.66: One who is not connected with the Supreme [in Kṛṣṇa consciousness] can have neither transcendental intelligence nor a steady mind, without which there is no possibility of peace. And how can there be any happiness without peace?

BG 2.67: As a strong wind sweeps away a boat on the water, even one of the roaming senses on which the mind focuses can carry away a man's intelligence.

BG 2.68: Therefore, O mighty-armed, one whose senses are restrained from their objects is certainly of steady intelligence.

BG 2.69: What is night for all beings is the time of awakening for the self-controlled; and the time of awakening for all beings is night for the introspective sage.

BG 2.70: A person who is not disturbed by the incessant flow of desires — that enter like rivers into the ocean, which is ever being filled but is always still — can alone achieve peace, and not the man who strives to satisfy such desires.

BG 2.71: A person who has given up all desires for sense gratification, who lives free from desires, who has given up all sense of proprietorship and is devoid of false ego — he alone can attain real peace.

BG 2.72: That is the way of the spiritual and godly life, after attaining which a man is not bewildered. If one is thus situated even at the hour of death, one can enter into the kingdom of God.